Я от зимы старею

Я очень долго не понимал... Глубинно не понимал, что такое родина. Говорю вам честно. Думал, что здесь, в Москве, мне хорошо, здесь близкие, любимые мною люди, здесь я занимаюсь своим делом… Но с годами вдруг появилось, я даже не знаю, как определить: тоска это или питания не хватает. Знаете, как кровяные сосуды, которые уменьшаются, увеличиваются. Вот я такое чувствую с недавних пор. Но не подумайте, что я утром просыпаюсь и думаю: «Быстро в аэропорт, к самолету!» Нет! А может, и не надо ехать? А может, это меня и питает? Как сказал наш с вами общий друг Гете, что человека обогащает желание, а не обладание...

Я скажу вам, не боясь, что в моей жизни есть какие-то отрывки, которые выпали. Иногда я сам себя спрашиваю: «А может, не было этого? Может, я все выдумал? Может, я так хотел?» Словно пронесся мимо какой-то запах, ветер. Я в том возрасте, когда самое главное в моих воспоминаниях - это прошлое, и все это вам говорю для того, чтобы вы были снисходительны - я, наверное, толково не смог и не смогу объяснить, что такое в моей жизни Ереван. Вы должны учесть, что мне 70 с копейками. И я, конечно, понимаю, что Ереван трансформируется во мне. Но я там родился, вырос. Я уже 40 лет живу в Москве, так что по этой статистике я, конечно, москвич. Но я - оттуда. Ездил в Ереван, езжу и буду ездить. Ереван и Армения - это кровь моя.

Почему-то какие-то улицы вспоминаю. Причем не то, что специально вспоминаю, они просто ко мне приходят. Я Моцарта очень люблю. Наверное, еще до конца не все у него понимаю, но очень люблю. И когда слушаю Моцарта, маму вспоминаю. Или Ереван такой жаркий. Хотя к Моцарту они отношения вроде не имеют… Ведь Моцарт - это Зальцбург, Австрия. Но, оказывается, имеют.

В актерской профессии есть такое понятие - вернуться к себе. Человек рождается, на него наваливается жизнь, короста на нем нарастает... Мы Шекспира сейчас репетируем, и я тоже советую актерам: «Вернитесь к себе. Расскажите о том, что вас тревожит». Наверное, это и происходит сейчас со мной.
Правда, мне солнца не хватает. Когда солнце, я другой абсолютно. Даже проблемы, которые есть, они воспринимаются иначе. Я очень солнце люблю. Даже морозы выдержу, но лишь бы солнце было. Я от зимы старею.

Сладкая жизнь вверх ногами

...Военные годы хорошо помню. Но в Ереване была другая война. Мы больше слышали, чем видели. То есть мы видели бедность, но не саму войну. И когда появились фильмы о войне, они нас потрясли. Мама рассказывала, что, когда я посмотрел «Радугу» с Ужвий, я плакал так, что заболел.

Помню, как первый раз в моей жизни увидел раненого. Моя мама работала в Совете Министров республики, меня знали дежурные, легко пропускали. И на площадке лестницы я однажды увидел человека без руки. И так все на него смотрели: «Откуда?»... Другим потрясением стали пленные, которых (почему-то так было принято) по центральной улице вели. И для меня это было: «Вот это война, оказывается…»

1946-й год… Ереван - почти деревня. Активные армянские города до войны были - Баку и Тбилиси. Уже после войны Ереван стал городом становиться. И это легло на мою жизнь…

У нас не всегда были деньги на билеты. Но был азарт. И еще - большое желание посмотреть кино. В центре стоял старый кинотеатр «Наири». Мы поднимались на крышу и по очереди свешивались вниз головой - при этом кто-то один должен был держать за спину. И так смотрели. Знаете, кто со мной там бывал часто? Эдик Кеосаян. Мы были друзьями. И мы ходили туда, видели эту сладкую жизнь вверх ногами. Мы посмотрели лучшие американские фильмы, а не ту муть, которую вы смотрите с этими «сталлонами». Мы видели все работы Рубена Мамуляна - нашего соотечественника, который снимал великие фильмы. Видели Грету Гарбо…

И, знаете, я до сих пор не могу себе ответить... Вроде на улице выросли. У нас на весь район были одни коньки - ботинок, на который навязывался один конек. Мы надевали его на ногу и по очереди катались. Если кто-то выносил мяч или велосипед, это было событием. А в 1946 году приехали репатрианты. Большинство с Востока: Ирана, Турции, Египта. Были и из Америки. И они очень много привезли необычных вещей - жвачку, шорты. Мы думали, люди в трусах ходят на улице, а это были шорты. Но при этом мы много тогда узнали. Все, что во мне потом отразилось, я получил именно в детстве. Я так думаю. Настаивают же психологи, что в раннем возрасте главное ядро зарождается. А дальше или портится, или набирает что-то.

Думаю, я счастливую жизнь прожил. Я сейчас говорю без пафоса. При всем том, что китайцы не советуют жить при переменах. Но мое поколение пережило несколько серьезных катарсисов. И, может, благодаря этому в нашем поколении есть высокий КПД. Так мне кажется.

Гостем не почувствуешь этот город

Ереван - красивый. Про него часто говорят - розовый город, радостный, солнца много… Но для меня там есть такое очень высокое человеческое достоинство. Лучшего слова не найду, пожалуй. Женщина - это женщина. Мужчина - это мужчина. И в Ереване отдают каждому то самое внимание, которого он достоин. Для меня это очень важная вещь. Там есть несуетливость. Когда в Ереван приезжаешь и тебя куда-то приглашают, говорят не: «Пойдем пообедаем», а «Пойдем отдохнем». То есть вот этого - быстро съесть и уйти - там нет.

Ереван, конечно, меняется. И я не могу сказать: «Ой, вот это они тут напортачили!» Нет-нет! Хотя я и не большой поклонник облагораживания: давайте здесь поставим скамеечку, а потом около нее фонтан пустим. Ведь все первоначальное всегда самое дорогое. Осталось роскошное здание, в котором одну половину занимает оперный театр, другую - большой концертный зал. Это было и есть достояние Еревана.